Медиа

БАНДИТИЗМ И ГРАБЁЖ


БАНДИТИЗМ И ГРАБЁЖ

Демократия растёт из них, если верить крупному американскому обществоведу

Письмо из Германии (1997)

 

Манкур Олсон—один из ведущих обществоведов Америки, автор  ставшего классическим труда «Логика коллективного действия»[1], согласно которому добровольная коллективная деятельность больших групп людей—наций, обществ, государств—невозможна, ибо каждый в отдельности получает очень малую долю всеобщего результата, недостаточную, чтобы поддержать его интерес в участии в коллективной деятельности. Следовательно, подавляющая функция власти для достижения коллективных результатов неминуема. Как же, в таком случае, возникает демократия, и что это такое? Чтобы ответить на этот вопрос, Олсон написал некую политэкономическую сказку, которая вошла в лист обязательного чтения многих американских университетов. Многие рассуждения Олсона могут показаться тривиальными, но они отражают уровень политэкономического ликбеза современного американского общества, и в этом смысле представлют культурогический интерес для читателей  «Урарту».

Сказка начинается с незапамятных времён, когда люди жили малыми кочёвыми племенами и в результате деятельности всего племени возникала общественная польза для каждого члена. Членам малой группы было выгодно следовать правилам игры и работать  для группы. Однако, как только люди научились выращивать урожай, продуктивность возросла, население увеличилось, и возникло проблема  кооперирования для сохранения мирного порядка. Если раньше каждый член, скажем, 100-членного общества рисковал на все сто процентов, что, вложив  своё имущество в труд, он всё потеряет (но если что-то всё же получал, то получал одну сотую от коллективных выгод), то теперь, в миллионном обществе, риск остался тот же, а доля коллективной выгоды на человека, если даже исключить все остальные факторы и предположить справедливое  распределение, уменьшилась до одной миллионной.

Чем постоянный бандит лучше кочёвого?

Почему же, в таком случае, большинство обществ мира избегает распада и анархии? Да потому, сообщает Манкур Олсон, что, как заметили еще Гоббс и Руссо, люди  соглашаются войти в неписаный контракт с самым сильным бандитом в округе. Этот бандит побеждает всех бродячих бандитов-пришельцев и, вместо неожиданного грабежа последних, устанавливает более или менее постаянную таксу, когда каждый житель заранее знает, что и сколько следует платить. Более того, становясь хозяином общества, стационарный бандит  приобретает интерес в том, чтобы не облагать общество  большей данью, нежели общество в состоянии заплатить. Олсон пользуется термином, который  приблизительно переводим как "всепроникающий интерес". Ну а мы можем просто назвать его хозяйским интересом. Стационарный бандит—«собственник» общества. Общество, которое ему «принадлежит», является механизмом генерирования добычи для него. Естественно, у него должен возникнуть хоть какой-то интерес для того, чтобы содержать этот механизм в порядке. Это заметил еще классик арабской философии Ибн Кхалдим: есть такая точка баланса, после которой, если ещё более увеличить налоги, налоговая система лопнет. Главному бандиту невыгодно пересекать эту точку баланса. Становясь хозяином общества, главный бандит приобретает прямой интерес в том, чтобы его общество не обанкротилось. Следовательно, какую-то долю награбленного он будет тратить на общественную нужду. Главный бандит будет тратить на общественную нужду ровно столько, сколько необходимо, чтобы увеличить общественный результат, что даст возможность увеличить налоги, при этом оставаясь на точке баланса между общественным результатом (всей возможной добычей) и налогами (реальной добычей бандита). Так как в олсоновской сказке бандит один, то точка баланса очень высока, иначе говоря, бандит вкладывает в общество очень мало (скажем, охраняет его от кочёвых бандитов, как может, и только), а между тем грабит общество довольно заметно. В результате, риск того, что слишком много членов общества посчитают этот расклад невыгодным и  примкнут к кочёвым бандитам, в итоге ослабив или скинув стационарного бандита и приведя общество к анархии, довольно высок.

Чтобы снизить этот риск, бандит объявляет себя царем, наместником богов, и всячески  облагораживает и легитимизирует свою власть над обществом. Так, например, он устанавливает точные правила перехода власти из рук в руки—скажем, согласно наследственному праву. Это прибавляет уверенности, что завтра, когда главный стационарный бандит умрет, кочёвые бандиты не запрудят страну. Однако, несмотря на все ухищрения, момент смены власти является самым опасным моментом для сохранения порядка.

Демократия как «много бандитов»

Как бы ни оправдывался стационарный бандит божественным или каким-либо другим правом, у него сохраняется постоянный интерес грабить неизмеримо больше, нежело вкладывать в котёл общественных нужд. Это происходит просто потому, что он, естественно, будет вкладывать только в те общественные нужды, которые совпадают с его личным интересом. Так, он будет содержать армию, чтобы сохранять свою власть, а армия одновременно будет охранять порядок и будет таким образом в каком-то смысле выгодна мирным людям. Теперь представим себе, что таких бандитов очень много: власть остаётся стационарной, но те, кто пользуется этой властью, многочисленны. Естественно, у них будут более разносторонние интересы и потребности. Соответственно, они будут требовать бОльших трат на свои нужды. А так как их много, иногда эти личные нужды будут иметь  общественные последствия. Иначе говоря, будет работать эффект маяка, предложенный Адамом Смитом в качестве примера общественного блага частного капиталического производства: маяк (неважно, построенный на частные деньги или общественные) был поставлен с целью служить личному обогащению каких-нибудь торговцев. Однако он бесплатно светит для всех, кто в море. Не этот ли эффект мы наблюдаем на улицах Еревана, когда они изредка освещаются фонарями при богатых магазинах?

Такой расклад, к сожалению, не означает, что, если много бандитов делят власть, общественная польза автоматически возрастает. На самом деле те, кто делят власть в реальных демократиях, часто ублажают только самих  себя, а не интересы каких-либо иных групп. В целом те, кто делят власть, чаще всего составляют только минимальную долю общества. Но разница в том, что эта доля, как бы она ни была мала, участвует не только в грабеже, но и в рыночных отношениях. Таким образом, она имеет интерес как в ограблении, так и в перераспределении части награбленного в обществе. В итоге получается, что когда грабитель является коллективным актором, ему выгоднее получать налоги несколько более низкие, чем было бы автократу, и отдавать на коллективные нужды несколько больше, нежели это бы сделал автократ.

Искушение однообразного грабежа

Быть стационарным бандитом—дело хлопотное. Никто не вечен под луной. Рано или поздно вопрос передачи власти возникает со всей остротой. Умный бандит думает заранее об этом вопросе, не потому, что он заботится о будущем общества после своей смерти (один будет заботиться, а другой нет), а потому, что вопрос будущей стабильности влияет на сегодняшный барыш. Если общество уверено, что порядок продержится надолго, оно будет смелее вкладывать в рынок. В результате стационарный бандит соберёт большой налог. Если общество боится, что порядок долго не продержится, стационарный бандит получит меньший куш. Но стационарный бандит знает, что, как бы он ни укреплял порядок, в момент смены власти может всякое случится. Поэтому каждый стационарный бандит находится постоянно между  двух огней: ему было бы выгодно грабить общество на постоянной основе, таким образом увеличивая свою прибыль медленно, но верно; однако, так как все знают, что он не вечен, всегда есть вероятность, что другие бандиты объединятся против него, или что члены общества объединятся против него, или что члены общества будут откладывать на чёрный день вместо того, чтобы инвестировать, и таким образом будут уменьшать его прибыль. Вот он нет-нет да и подумает: а не ограбить ли всё дочиста, пока ещё вся власть в моих руках, и смыться ? И общество знает, что, как ни лелеет оно своего бандита, на него положиться на все 100% нельзя—в любой момент может он бросить общество на произвол судьбы и сгинуть. Единственным сдерживающим фактором для воплощения цели «захапать всё и сбежать» будет понимание того, что в течение долгого периода постепенным образом накапает больше, чем если забрать всё сразу. А чтобы бандит это увидел, общество должно работать дружно и слаженно, и с удовольствием платить дань во всё увеличивающемся размере в соответствии с увеличивающимся валовым продуктом—чтобы показать своему автократу, что ему выгоднее поддерживать порядок на долгий период, нежели разрушать его ради одноразового разбоя.

Ещё Джон Локк заметил: самым главным правилом, которое не может существовать без стационарного бандита, является правило, определяющее, кому что принадлежит. Если в обществе много кочующих бандитов, то правил на собственность не существует: каждый имеет право на то, что он захапал и может удержать. Но никто не может удержать захапанное надолго, если нет правила, которое бы вернуло ему захапанное в случае, если новый бандит ограбит его. Нужно, чтобы начиная с какого-то момента, каждый имел право на захапанное, которое нельзя отнять силой, а только согласно определённым правилам.
Эти-то правила и дарит стационарный бандит обществу: он сообщает,что он будет отнимать не всё у каждого, а только лишь часть и притом вполне определенную. Но где гарантия, что завтра, когда этот бандит выйдет из игры, всё не изменится опять ? Абсолютой гарантии нет, и общества ищут суррогат гарантии: они создают законы и слагают традиции, согласно которым частная собственность священна. Наконец, они стремятся послать как можно больше групп людей туда, в официальные бандиты, с  тем, чтобы у одного, отдельно взятого, не достало силы единолично изменить установившийся порядок.

Воров навалом, кусков мало

Это-то и является коренным утверждением Манкура Олсона: демократия возникает из государственного переворота тогда, когда хунта, пришедшая к власти, состоит из бандитов, каждый из которых в отдельности не в состоянии уничтожить всех остальных, и когда часть из них не в состоянии, конспиративно договорившись между собой, устроить коалиционный заговор против другой части.Демократия—это хрупкое  равновесие ситуации, когда ни один из крупных бандитских деятелей общества не в состоянии сосредоточить всю власть в своих руках. Демократия—это неудача установления единоличного бандитского строя. Когда демократия появляется и длится какое-то время, она стремится расширить охват тех, кто у власти, с тем, чтобы уменьшить налог и увеличить прибыль, ибо чем больше членов общества получают  навар с нолога, тем больше членов общества заинтересованы в том, чтобы вкладывать этот навар обратно в экономику, чтобы получить ещё бОльший навар.

Так и крутится этот механизм, держащийся на том, что постепенно, с расширением избирательного права, постоянно предпочитающим одноразовый грабёж остаётся только проигрывающее меньшинство, а побеждающее большинство оказывается постоянно заинтересованным в неостановимом притоке прибыли.

Важно отметить,что каждый в отдельности член демократической шайки получает, естественно, намного мЕньшую прибыль, чем он получал бы, будучи единоличным бандитом. Поэтому у каждого в отдельности есть  постоянная заинтересованность съесть всех остальных и воцариться самому. Но в тоже время каждый боится, что это может удасться не ему, а кому-нибудь другому, и делает всё, чтобы этого не произошло. Это и есть система противовесов. Ну а низовые члены общества, те, что не примкнули к коллективному актору правящего большинства, знают, что любое возвращение к авторитаризму чревато пересмотром основных правил игры, и, следовательно, уменьшением их прибыли—поэтому они сделают всё, чтобы защитить  этот строй, при котором правила игры неизменны. Вот и получается, что, несмотря на случайноть возникновения и хрупкость, демократия оказывается выгодной столь многим, что может длиться очень долго.

Случайность возникновения демократии—один из ключевых элементов в  олсоновской картине мира. Демократия не возникает, если авторитаризм выгоден автократу. Максимум, что может произойти, если автократ не хочет добровольно отдавать власть,—это гражданская война, т.е анархия, т.е. распад сложившихся правил. А это не выгодно никому, кроме тех , кому нечего терять. А в уважающем себя обществе всем есть что терять.

Демократия также не возникнет, если члены хунты, пришедшие к власти, могут поделить терреторию и образовать ряд княжеств—или  если они посчитают, что иметь княжество для каждого из них выгоднее, нежели делить колективно нахапанный навар. Когда же княжества для каждого крупного вора не хватает, а крупных воров много, то демократия—или  первое приближение к ней—оказывается вынужденной посадкой, единственной альтернативой анархии. Наконец, демократия ныне возникает также и потому, что первые демократии уже давно возникли и показали, что они экономически выгоднее как бандитам, так  и остальным членам общества. Каждому хочется иметь экономически более выгодное общество и получать больше прибыли. Проблема, однако, в том, что новым обществам видны только внешние атрибуты демократии, которые они пытаются, чаще всего, имитировать. Вместо того, чтобы пригласить стационарных бандитов тихо и мирно поделить власть, новые общества принимают декларации о всеобщем избирательном праве и т.д. Это резко осложняет ситуацию.

В результате новые общества не получают демократии, потому что вкладывают слишком большой моральный или эмоциональный смысл в свою деятельность.

Да здравствуют грабители!

Сила аргумента Олсона в том, что он прост и строен, и поэтому его легко можно раскритиковать. А также в том, что он снимает необходимость в каких бы то ни было моральных предпочтениях: демократия торжествует не потому, что она нравственно выше, а потому, что она единственный порядок, который немножко выгоден всем бандитам, и не совсем невыгоден ни одному. Это же говорил и Кант, когда отмечал, что то, что нравственно предпочтительнее, оказывается в конце концов наиболее экономически выгодным в долговременном плане. Сказка Олснона помогает объяснить, почему демократии являются наиболее силными и богатыми странами при том, что, казалось бы, они хрупки, тяжелы на подъём, у них по сравнению с автократиями затруднено принятие решений, а также мобилизация населения на коллективные акции. То, что богачи могут позволить себе немного более справедливый строй, чем бедные общества, хорошо известно: когда пирог большой, даже самый маленький кусок что-то да значит. Для Олсона же важно то, что более справедливые общества возникают не из благих пожеланий, а из экономической необходимости, а также то, что более справедливые общества быстрее богатеют. Правда, для этого нужна, пожалуй, «маленькая» деталь—чтобы достаточное количество членов общества согласилось с приорететами Манкура Олсона. Чтобы общество в целом придерживалось мнения, что порядок важнее демократии. Чтобы в обществе было больше жадных работяг, склонных к накопительству, знающих свою выгоду, и работающих без устали. Чтобы кочёвые бандиты увидели выгоду в том, чтобы остепениться и стать стационарными. Чтобы общество убедило их в выгодности этого своим скромным и дисциплинированным раболепием и своими податями. Чтобы бандиты обеспечили хотя бы некоторые неизменные, независимые от них самих, правила игры.

И тогда в момент очередного дележа  власти вместо гражданской войны бандиты вполне могут оказаться в ситуации, когда демократия станет неизбежной.

Геворк  ТЕР-ГАБРИЕЛЯН
специально для "Урарту"

Эбенхаузен, Германия

Урарту, 12-18 июня 1997г                                                                        

 

 

 

[1] https://en.wikipedia.org/wiki/The_Logic_of_Collective_Action


13:00 Август 02, 2015